Ричард Второй. Рецензия

Отсюда: www.dtbooks.net/2015/07/blog-post_20.html#more

Свеженькая, с пылу с жару, рецензия на "Ричарда II" с Дэвидом Теннантом в главной роли. Весьма интересный текст. Мы соскучились по "Ричарду II" (осталось 5,5 месяцев, уже немного!!) и получили удовольствие, спасибо автору!!

Ричард Второй
Автор: Nel6
Оригинал записи: nel6.livejournal.com/315160.html


Шекспир настолько внедрен в наш мир, что, к сожалению, мы редко уже можем посмотреть на него глазами его публики. Так или иначе в большинстве случаев мы как минимум знаем сюжет. К тому же, лично мне по жизни пришлось прочесть несколько пьес до того, как я их посмотрела. И должна отметить, что эти знания обворовывают зрителя. Нет, разумеется, Гамлет и в сотый раз пробирает. Сами тексты Шекспира настолько великолепны и велики, что, даже зная их наизусть, не удастся остаться равнодушным. И, конечно, каждое новое прочтение в каждой новой постановке открывает новизну в этих текстах. И тем не менее, эффект неожиданности чаще всего потерян.

Тем круче было мне смотреть Ричарда Второго - того самого, с Теннантом в главной роли, - ведь я не успела до того ни прочесть пьесу, ни посмотреть какой-нибудь спектакль. Судьба самого короля мне была известна, но это определенно не тот король, который остается в памяти после курса британской истории; он откровенно меркнет на фоне Войны Роз, Ричарда Третьего, Тюдоров, шотландской Мэри и ее сынка, Кромвеля, Виктории и так далее. Богата история британских островов крутой знатью, и Ричард Второй выпадает из этой блистательной картины, сначала вроде как не существуя, а потом благополучно умирая. Так что поверхностное знание истории не могло подготовить меня к Шекспировской трагедии (хоть исторические пьесы Шекспира и не называют трагедиями, однако эта вещь является именно таковой). Теперь я могу сказать, что, из всех исторических пьес, Ричардам повезло больше - ни один Генрих не может тягаться если не с масштабом личности, то уж точно со сложностью и глубиной персонажей обоих Ричардов. Хотя и масштаб личности тоже можно пообсуждать - Ричард Третий вообще великанище, хоть и чудовище, а Ричард Второй... впрочем, о нем речь и пойдет.

Кликабельно



читать дальшеЧитать Шекспира дело, конечно, полезное и похвальное. Но каждый раз, когда мне выдается возможность посмотреть спектакль, я понимаю, что пьесы читать нельзя - их надо смотреть. Потому что один и тот же текст превращается в поразительно разные спектакли в зависимости от прочтения. Я, вот, после Теннанта наконец посмотрела Пустую Корону. Пару отрывков с Уишоу в роли Ричарда я видела раньше, и поняла, что с Ричардом Вторым разбираться нужно обязательно, потому что этот король среди других Шекспировских королей выделяется как береза в сосновом бору. И, возможно, посмотри я Пустую Корону целиком ранее, перфоманс Уилшоу меня потряс бы сильнее. Но ему не повезло. В Пустой Короне Ричард - слабый, неуверенный, местами жалкий, местами сумасшедший ребенок, который так до конца и не понял, что в конце концов такое произошло. И, безусловно, такое прочтение вполне оправдано: Ричард далеко не самый приятный чувак. Но после спектакля с Теннатом, и далеко не только из-за самого Теннанта, давящий зрителя отчаянно подчеркнутый трагизм и адская серьезность Пустой Короны вогнали меня в тоску и даже скуку. Потому что тот же самый текст, как оказалось, можно прочесть совершенно, поразительно иначе.

Теннант сыграл Ричарда на грани. Собственно, как в свое время он сыграл Гамлета. Его Гамлет не имеет ничего общего с малахольным, много думающим привычным Гамлетом. Он эмоционален до бурности, полон ярости и иронии, сомнений и отчаяния, полон жизни даже когда говорит о смерти, саркастичен и раздражителен, уязвим и сентиментален, к тому же, он смешной и забавный. Еще чуть-чуть, и он был бы неуравновешен и даже неприемлем, но Теннант идеально выдержал столь сложный баланс - его Гамлету веришь безоговорочно и сочувствуешь от всего сердца. И вообще его Гамлет заслуживает отдельного поста, но дело не в этом, а в том, что даже его Гамлет не мог как следует подготовить меня к его Ричарду.

Настолько, что половину первого просмотра я даже не совсем могла разобраться с тем, какие эмоции у меня вызывает что его персонаж, что само это прочтение персонажа Шекспира. Это потом уже я глянула интервью режиссера Дорана, в котором он очень красивой метафорой пояснил сложность этой актерской работы, причем очень точно пояснил: она как бусы из камней разных цветов, и каждый камушек отдельно в себе завершен, и ярок, и на первый взгляд не сочетается цветом с соседним камушком, но все вместе они создают прекрасные красивые и яркие бусы; вместо того, чтобы смешивать цвета ради большей гармонии между собой, но создавая при этом скучные и некрасивые бусы. Под бусинками он подразумевал отдельные сцены Ричарда, и действительно, король порой кажется категорически парадоксальным. Он по тексту противоречив сам в себе на первый взгляд, и Теннант, вместо того, чтобы пытаться найти баланс от сцены к сцене, играл каждую сцену словно отдельно от всего остального. Поэтому я говорю, что он играл на грани - один неверный шаг, и вместо одного Ричарда на сцене было бы несколько разных персонажей, непонятно почему носящих одно имя, что, как я писала, случилось с Кориоланом Хиддлстона. Однако Теннант прекрасно знал, что делал. И главное, чего он добился, это то, что он сыграл короля.

Короли бывают разные, разумеется, ведь что есть король как не простой смертный? Однако в том и дело, что в Ричарде Втором Шекспир описал не человека, который по совместительству еще и король, но короля, который никогда не познал, что значит быть простым смертным - по крайней мере, не до личного кризиса. Ричард был коронован в десятилетнем возрасте, как мы знаем. С десяти лет абсолютно все вокруг обращались с ним как с богом на земле, вкладывали ему в голову, что он - не человек, но помазаник божий, сниспосланный небесами на землю. Эту чушь, конечно, говорили всем королям. Однако все они в разной степени понимали, что по сути это игра. Шекспир не раз показывал драму короля-человека, эту дилемму и пропасть между человеком и королем.



В Ричарде этой дилеммы нет ни на грамм. Этот король не видит в себе такого же смертного как в других. Он иной, он вне них и над ними - очень, очень высоко над. Он полностью уверен в своем божественном назначении - для него это не игра, но факт, его реальность, в которой он ни секунды не сомневается. Он полагается на защиту ангелов и заговаривает землю, потому что считает себя приближенным к ангелам, а землю - священную Англию - частью самого себя, ну или же себя частью этой земли, связанную с ним неразрывно божественным проведением. Пока другие считают, что он тронулся умом, и посмеиваются, он целует землю и спокойно поясняет: не смейтесь надо мной, вы просто не можете понять мою связь с землей и с богом, куда уж вам, несчастным людишкам. Ричард Шекспира и Ричард Теннанта - это смесь Короля-Солнце и древних королей из легенд и мифов, когда люди искренне верили, что королевская кровь несет в себе некую магию, волшебство и божественное начало. Люди вокруг Ричарда в такое уже не верят. Но он - он верит. Или нет, они... они не верят, но все равно еще побаиваются, а вдруг, вдруг?

Ричард Теннанта не сомневается в себе и своих решениях никогда. Он не может ошибаться. Как, коли сам господь избрал его и ведет по жизни? Он стремителен, капризен, нарцистичен и, опять-таки, искренне забавен, полон жизни и энергии. Он даже выглядит подчеркнуто не так, как все остальные - андрогинный и длинноволосый, подчеркнуто красивый и тонкий в свободных летящих одеждах, он скорее напоминает какого-нибудь эльфийского владыку, чем короля жестокой и грубой средневековой Англии, которой куда больше подходит грубоватый и не менее подчеркнуто маскулинный Болингброк, позже вошедший в историю под именем Генриха Четвертого. Ричард умен, начитан, поэтичен и ироничен, он прекрасно умеет обращаться со словом, его мысль остра и быстра, и в то же время он мыслит словно на другом уровне, чем все остальные, и, понимая все, что происходит, и что замышляют люди вокруг, он в то же время размышляет совсем не как они, другими категориями, из-за чего остается непонятым всеми другими персонажами, несмотря на то, что дураков там нет. Он король этих земель, но не король этих людей. Другими словами, он откровенно оторван от реальности, и, безусловно, представляет по-своему опасность что для подчиненных, что для страны. И в то же время он король, и что бы он ни делал, он остается королем, как это ни парадоксально.

Этим он сразу напомнил мне Трандуила, кстати. Трандуил может творить глупости, запираться в подземелье, упускать сына, потом тащиться к Горе за побрякушками, потом сваливать в середине битвы и вступать в полемику с простой девчонкой, неважно, потому что Пейсу удалось показать - через взгляд, выражение лица, осанку, - он король по праву, и он единственный имеет это право на венец. Так и Ричард - король по праву, чтобы он ни творил. Парадоксальная и забавная субстанция, "король". Безусловно, с точки зрения народа и приближенных, Ричард обречен, рано или поздно кому-то надоест терпеть, и он заберет корону. Но с точки зрения этой странной божественной магии корона не имеет никакого значения, потому что даже без нее Ричард остается единственным истинным королем. Странно? Для нас - да, слишком уж мы привыкли к "слугам народа". Но совсем не странно для Шекспира и, что уж там, для его публики.

Генрих Четвертый всю жизнь ощущал давление убийства Ричарда на своих плечах, и Шекспир не обошел это своим вниманием. Не раз Генрих в своей собственной пьесе поминает Ричарда и то, каким неверным путем он сам пришел к трону. Его трагедия в том, что он не может поехать в Святую Землю и там смыть кровью свой страшный грех - пролитую кровь истинного короля. Более того, что делает его сын, Генрих Пятый, перед решающей битвой с французами? Молит у бога прощения за то, что его отец совершил столь тяжкий грех, и заверяет господа, мол, я Ричарда уже и похоронил со всеми почестями, и два специальных священника каждый день за его душу молятся, и вообще, помоги, господи, выиграть битву, а я для Ричарда еще больше сделаю. И это при том, что Генрих Пятый не имеет к убийству Ричарда ни малейшего отношения. Недаром слово "кровь" в Ричарде Втором повторяется бесконечное количество раз - королевская кровь священна. И не на пустом месте Ричард страдал эгоцентризмом - весь мир вокруг него воспринимал его как особенного и божественного наместника. И Теннант сумел показать эту странную субстанцию во всем ее величии и во всей ее абсурдности.

Однако здесь встает очень серьезный вопрос - как сделать этого персонажа фаворитом публики? Каким образом может простой обыватель проникнуться этим странным оторванным от жизни королем, разбазарившим богатства страны и ведшим себя порой совершенно неприемлемым образом, когда рядом столько нормальных, понятных, и по-своему совершенно правых - если не в убийстве, то в смещении с трона - героев? Надо отметить, что, на самом деле, Шекспир вовсе не настаивает на том, чтобы зритель проникся к Ричарду теплыми чувствами. Шекспир не дает ничего, кроме текста, и все зависит исключительно от того, как этот текст сыгран. Уилшоу, к примеру, на мой взгляд, даже не ставил перед собой задачи заставить зрителя полюбить его героя, и это вполне работает в рамках текста - его Ричард слаб и труслив, и вся трагедия в итоге упирается в то, что, в общем-то, нет святых в родной стране - или вот такой беспомощный рефлексирующий король, или хваткий и сильный Генрих, замаравший себя убийством короля.

Теннанту, однако, такой холодный подход чужд - он явственно влюблен в своего персонажа, и наступает на зрителя по всем фронтам. При этом он не оправдывает своего короля, как я уже сказала, не пытается сделать его более мягким, или добрым, или приятным. Напротив, он с таким же рвением подчеркивает дурные черты Ричарда, с каким играет черты положительные. И эта честность - первое, что подкупает в этом Ричарде. Он не пытается казаться лучше, чем он есть. Он со всей силы ударяет скипетром по гробу дядюшки, когда его выводят из себя. Хладнокровно отсылает в вечное изгнание преданного слугу, по его же приказу этого дядюшку умертвившего. Он может выразить свою порой откровенно жестокую волю одним презрительным, ледяным, пронизывающим взглядом. Он откровенно смеется над умирающим дядюшкой номер два и не пытается скрыть своего раздражения, когда дядюшка бросает ему в лицо правдивые оскорбления. С юмором и удовольствием отбирает у изгнанного кузена все наследство, чтобы профинансировать свои бесполезные войны в Ирландии. По сути, в первых трех или четырех сценах он настолько откровенная задница, что им невозможно не проникнуться. Потому что все эти гадости он делает с такой летящей легкостью, кошачьей грациозностью, откровенным самодовольством, такой подкупающей, хоть и совершенно неоправданной самоуверенностью, что неизбежно вызывает восхищение. Разумеется, это пока что не симпатия - симпатию здесь в куда большей степени вызывают другие персонажи, в том числе и Болингброк. Но это искреннее восхищение и удовольствие от этого персонажа и его неприкрытой честности перед публикой, несмотря на то, что в отношении других персонажей он как раз таки врет и манипулирует.

Другая огромная сила что самой пьесы, что этого перфоманса - это юмор. Люди, порой, забывают, насколько трагедии Шекспира, хоть они и "трагедии", пронизаны юмором и иронией. Многие спектакли откровенно погребены под серьезностью и помпой, и это в некотором роде кастрация текстов Шекспира. Тот же Гамлет очень смешной местами, текст буквально пропитан сарказмом и иронией, и в первую очередь текст самого принца, которого слишком часто делают болезненным меланхоликом. И именно Гамлет в полной мере показал, что Теннант потрясающе ощущает этот юмор и передает его на полную катушку без всяких сомнений. И дело не только в самих шутках, рассыпанных по тексту, но и в мелких деталях - как он вертит свою корону, как выбирает сладости, как смотрится в зеркало, и так далее, и тому подобное. В свою очередь, юмор ведущего актера дает возможность раскрыть и другие откровенно смешные детали текста, не имеющие прямого отношения к Ричарду. Чего только стоит одна сцена, где родители Омерля по очереди на коленях молят Генриха то простить, то покарать их сына. Или сцена обвинений того же Омерля с потоком брошенных перчаток. С одной стороны, как известно, чем больше публика смеется во время пьесы, тем больше она будет плакать в ее конце. С другой стороны, ирония помогает показать некую абсурдность всей церемониальности происходящего - за сцену с трубачами на дуэли Болингброка и Норфолка хочется поаплодировать стоя. И в центре всего этого великолепия смешной и очаровательный Ричард. Как можно не проникнуться таким противным и таким смешным персонажем даже тогда, когда он противный совсем-совсем? Правильно, никак, ведь мы уже эмоционально вовлечены в его развитие.

Но, безусловно, одной из главных причин успеха этого персонажа является красота. Даже больше - красота и харизма. Вокруг Ричарда определенно витает некий дух волшебства - все, что связано с королем, обязательно красиво: костюмы, декорации, его чудная королева, откровенно смахивающая на эльфийскую, белый олень на его флаге, в конце концов, и снова привет эльфам в целом и Трандуилу конкретно (белый олень, разумеется, являлся настоящей эмблемой настоящего Ричарда Второго, а дальше делайте свои выводы сами о том, насколько все в истории и литературе переплетено). Стоит только на сцене появиться Болингброку, и этот волшебный мирок разваливается, уступая серому и грубому миру настоящей английской реальности. И даже не смотря на долю правды, что несет в себе Болингброк, чисто эстетически Ричард и его мир завораживают. Сам Ричард, причем, в первую очередь. Это не нарциссизм Теннанта и не своеволие постановщика, это Шекспир: в пьесе очень четко показано, что Ричард обладает аурой слепящей красоты вокруг себя, недаром Йорк откровенно сокрушается:

Yet looks he like a king: behold, his eye,
As bright as is the eagle's, lightens forth
Controlling majesty: alack, alack, for woe,
That any harm should stain so fair a show!

Ричард определенно умеет подать себя, а Шекспир играет с этим, забрасывая его поначалу чуть ли не на высоты тех самых ангелов, к которым король взывает в час беды. Тем мощнее эффект от падения, разумеется. И Теннант идеально подходит этому образу: его лицо с тонкими, острыми чертами и большими глазами прекрасно вписывается в иконографию средневековых королей и конкретно Ричарда Второго, а длинные волосы доводят образ до абсолюта. Ну и, разумеется, нельзя забывать о том, что в тот момент, когда Ричард теряет корону и выпадает из иконографии королей, он сравнивает себя с Иисусом, и его облик тут же начинает напоминать уже совсем другую иконографию - христианскую. Внешности, однако, не достаточно для того, чтобы вытащить такую многогранную роль - сюда нет смысла соваться, не имея харизмы. Ричард по тексту - невероятно харизматичный король. Шекспир показывает это в основном через его текст: текст Ричарда Второго - один из самых поэтичных текстов во всех драмах Шекспира. Легкий, переполненный метафорами, многоуровневый, глубкий, сложный и невероятно красивый поэтический язык, которым невозможно не упиваться. И Теннант, сам по себе чрезвычайно харизматичный человек, упивается, не давая зрителю ни на секунду отороваться от себя, лишь в самых основных местах переводя стрелки общественного внимания на других персонажей. К тому же, его перфоманс переполнен энергией, он находится словно в нескольких местах одновременно, каждая минута его присутствия на сцене наполнена жестами, движениями, интонациями, мимикой - динамикой. За ним безумно интересно наблюдать, его Ричард будоражит, бесит и трогает одновнеменно. Он впечатляющ, горделив и при этом сокрушительно уязвим.



Парадоксальным образом, уязвимость короля произрастает оттуда же, откуда произрастает его королевская мощь - из его абсолютного одиночества на божественном троне. В этом спектакле они прекрасно показали интересную вещь через прикосновения. Сам Ричард может прикасаться к кому угодно как угодно - похлопать по плечу, взять за руки, треснуть со всей дури, поцеловать Болингброка в губы перед дуэлью. Однако он определенно не знает как правильно реагировать на чужие прикосновения: когда Норфолк хватает его за руку, он шокирован и взбешен, когда Омерль встряхивает его за плечи, он пытается выдержать дистанцию и отодвинуться, когда конюх в порыве сострадания и симпатии обнимает его, он застывает, превращаясь в статую с совершенно растерянным лицом. Если прикосновения к его персоне находятся в каких-то заданных рамках - нежность его королевы, помощь соратников, подхватывающих его под руки, или даже грубость тюремщика, снимающего кандалы с его рук, - он относится к этому спокойно, но любое прикосновение вне этих рамок ставит его в тупик.

Это прекрасно иллюстрирует, насколько Ричард как король и как человек оторван от других людей. В результате этого он долгое время словно не полностью отдает себе отчет в своих собственных и особенно чужих эмоциях, у него определенные проблемы с эмпатией, потому что его этому не обучали. Однако это не значит, что он бесчувственен - напротив, он бурлит эмоциями. Просто долгое время он этого не понимает, не понимает всю важность этих чувств. И опять-таки парадоксальным образом, его трагедия произростает из его самоуверенности, но его спасение - из его уязвимости. Я, разумеется, говорю о сцене поцелуя с Омерлем, не выписанной у Шекспира, но ставшей поворотным моментом в этом спектакле, при этом полностью соответствуя тексту. Интересно то, что до этой сцены Ричард добрых 15 минут бьется в истерике по поводу того, что Болингброк практически идет к нему войной. Он то призывает ангелов, то взрывается яростью, то жалеет себя, то хорохорится, то срывается от страха, то снова злится. Потом он выдает полную спеси и гордыни речь перед послом Болингброка. Потом он пускается в пространные рассуждения о том, что ему теперь делать, и заигрывается, размышляя о смерти и потери власти. Он словно понимает собственную ситуацию только разумом, но в глубине души все еще не верит в нее. И только когда Омерль, который откровенно впадает в отчаяние, вдруг начинает плакать, Ричард осознает весь ужас их положения. Он реагирует на слезы Омерля с глубинной эмоциональностью: это и страх, и горе, и боль за кузена, попавшего под танк вместе с ним, и растерянность, и понимание собственной ответственности перед этим конкретным человеком. Он пытается рассмешить кузена, успокоить, но отчаяние Омерля столь безнадежное, что этого мало. И тогда Ричард с непередаваемым выражением на лице чего-то между просьбой, страхом и надеждой припадает к его губам в исключительно чувственном поцелуе.

Шекспир, безусловно, играет с сексуальностью Ричарда: Болингброк казнит приспешников короля, обвиняя их в том, что они осквернили королевское ложе и встали между королем и королевой. И можно долго дискутировать на тему роли этих самых приспешников в интимной жизни короля, королевы и королевской псарни, но сцена с Омерлем куда глубже, чем дискурс на тему сексуальных предпочтений Ричарда. Эта сцена об осознании чувства любви. Вне зависимости от сексуальной жизни короля, такое у него впервые. Дело не в том, что он никогда не любил до того, или не любили его - это не так. Но до этого момента он любил и воспринимал любовь как ребенок, ведь дети любят без осознания этого чувства. В сцене с Омерлем же он внезапно осознает всю глубину и особенность, всю ценность этого чувства, и, сам пораженный, просто позволяет себе то, что ранее было немыслимо - отпускает себя и открывается. Выражение лица Теннанта после поцелуя, когда Омерль рыдает у него на груди, заслуживает отдельной награды, потому что он без слов умудрился передать и шок от того, что он только что испытал, и горечь того, что ему уже не придется испытать такое снова, и боль потерянного времени, и благодарность Омерлю за то, что тот рядом с ним в этот тяжелый час, и страх неизвестности - или напротив, понимание неизбежности. Невероятная игра. И в этот момент все симпатии зрителя неизбежно склоняются на сторону Ричарда, в котором в то же самое время просыпается непоколебимое королевское достоинство. Не показушное, но истинное, происходящее из внезапного глубинного осознания своей ответственности, столь долго остававшейся им непонятой. И когда уже через минуту после того, как он шутки ради примерил корону на голову Омерлю, он с гордой осанкой и полным спокойствием спускается к Болингброку и находит в себе достаточно милости, чтобы поднять с колен предавшего его дядю, не остается сомнений в том, что Болингброк проиграл дуэль своей жизни.

Сцена передачи короны - одна из лучших сцен Шекспира, на мой взгляд, и самая сильная сцена этой постановки. Когда я смотрела ее в первый раз, я тут же вспомнила аналогичную сцену из Марии Стюарт Шиллера, когда лишенная короны Мария нападает с обвинениями на свою соперницу Елизавету. Помню, учительница пыталась доказать, что Мария выиграла эту словесную дуэль, а я сидела и думала "вот же истеричка, полная дура, но зато какая ледяная, достойная Елизавета!". Шекспир куда искуснее Шиллера, по крайней мере, если сыграть его верно - Ричард в этой сцене издевается над Болингброком и его товарищами. Один, босой и в белой робе, лишенный каких-либо вариантов и выбора, он тем не менее на протяжении всей сцены держит в напряжении своих врагов, и совершенно очевидно, что они его боятся. Он раздражает их, злит, они не понимают его игру и считают его полусумасшедшим сумасбродом, и тем не менее они испытывают к нему практически суеверный страх, потому что сколько бы Болингброк ни цеплялся за корону, абсолютно всем в зале ясно, кто здесь истинный король, и, главное, почему именно он. Это то самое иррациональное преклонение перед королевской кровью, о котором я говорила в самом начале, и Ричард так ведет свою изведательскую игру, что все присутствующие изрядно нервничают. А что, если он не отдаст корону? Убить его? Навлечь на себя гнев господний? Заставить? Отобрать корону силой? Да, это все вполне себе возможности, и тем не менее, они боятся. Ричард же издевается над ними так долго, как хватает сил играть в этот театр, а когда силы оставляют его, уходит в тюрьму горделивой поступью. Это ненадолго - скоро он будет бежать по улицам, сгорбившись, и прощаться со своей женой на глазах улюлюкающей публики. Но в этой сцене гигант он, а будущий Генрих Четвертый мелок и жалок на его фоне.

В тюрьме король-поэт дорастает до короля-философа. Это единственный момент, когда Ричард признает, что все же не все в жизни он делал правильно - "I wasted time, and now doth time waste me". Совершенно очевидно, что после этого проникновенного монолога и обезоруживающего разговора с конюхом, в котором король-философ внезапно на пару мгновений снова превращается в старого-доброго капризного ребенка - Ричард стал мудрым, но он все тот же Ричард, - он будет убит. Неочевидно, ибо иначе чем в тексте, но совершенно логично убит именно тем, перед кем раскрылся как никогда в жизни. И напуганный и огорченный новостями Генрих смотрит в будущее с полным осознанием того, что его жизнь навсегда будет омрачена судьбой Ричарда, как завоеванная сцена омрачена видением призрака Ричарда в белой робе.

Интересно то, что Ричарда Второго часто считают началом цикла исторических пьес, и по идее, эта пьеса должна плавно перетекать в Генриха Четвертого. Однако на мой взгляд это не работает. Слишком уж велика трагедия Ричарда на фоне мытарств Генриха и его старшего сына, да и сам этот сын, Генрих Пятый, равно как и его сын, не дотягивают до масштабов Ричарда. Но что самое интересное, эти последующие исторические пьесы написаны совсем другим языком, куда более прагматичным и жестким, почти лишенным той волшебной поэзии, которой насквозь пропитаны слова Ричарда. Шекспир писал не просто про личностей, он писал про целые эпохи. Он сам был продуктом эпохи Тюдоров, и когда он писал Ричарда Второго, до прихода к власти Стюарта оставалось еще несколько лет. И, если судить по языку исторических пьес, Шекспир по-своему ностальгировал по временам средневековой Англии, мифической и магической, словно подчеркивая отсутствие этой магии в Англии Тюдорской. Поэтому мне трудно рассматривать Ричарда Второго как часть цикла - слишком самостоятельна эта пьеса, слишком глубока раскрытая в ней психология, слишком завораживает ее странный герой. Удивительное произведение. И я безумно рада, что в полной мере ознакомилась с ним именно через спектакль Дорана: это блестящая, очень смелая и дерзкая постановка, прямо как сам текст, явившая миру точно такого же Ричарда Второго в исполнении Теннанта - блестящего, смелого и дерзкого. И бесконечно талантливого. Я, наверное, единственный в мире поклонник Дэвида, не посмотревший и не собирающийся смотреть ни минуты Доктора Кто, но мне это совершенно не мешает. Его Гамлет поразил и убедил меня на сто процентов, но его Ричард - настоящий театральный шедевр. И теперь я с большим интересом жду его следующий театральный проект. Потому что кино - это, конечно, замечательно. Но театр... это источник жизни.