Только что сообщили: умер Эдуард Марцевич.

Слезы сами собой.

Я его обожала. Не взахлеб. Скорее, не дыша. Красивый, обаятельный, с тонко настроенной душой, удивительный. Посчастливилось увидеть его на сцене. В 1988-м к нам приехал на гастроли Малый театр. Привезли "Царя Фёдора Иоанновича". Марцевич - царь Фёдор. Постановка Бориса Ивановича Равенских. Легендарный спектакль. Царь был удивительный. Не от мира сего. Хрупкий. Он таял, как сгорающая во тьме свеча. От него шел свет, который постепенно угасал. Он не мог быть жесток, не мог выжить в людоедском клубке придворных. "Аринушка, а я проспал заутреню сегодня." С улыбкой. Ему шла музыка Свиридова и аппликация золотых куполов на заднике, выполненная Куманьковым. "Я - царь или не царь?" - руками повиснув на подлокотниках трона, вынеся тело вперед. "Я - царь?.." - без угроз, очень тихо, отчетливо. Безо всяких микрофонов в глухом зале нового ДК ТОЗ, ставшего ныне "Городским концертным залом" и его слышно во всем пространстве. Все замерли. Никто не дышал. "Царь." - выдохнул Годунов-Коршунов. Фёдор с облегчением падает обратно в кресло: "Аринушка, я - царь." Счастливая улыбка ребенка, которому не придется драться, слезы в глазах. И страшные известия, одно за другим: о заговоре, потом о смерти боярина Шуйского и, наконец, о гибели царевича. На физическом уровне ощутила, как трещит, сгорая, свеча на приделе. "Я послал игрушек Мите... Успел ли...". Гибель мира, необыкновенного, прекрасного, доверчивого, цветного вместе с человеком, который был не такой как все. "...Я последний в роде." И понимаешь, что вот он - конец Рюриковичей. Сын царя Ивана, так не похожий на своего отца, на все окружение. Не замечающий нетерпеливо протянутых рук Годунова к Шапке Мономаха. Что она ему? Земля ушла из-под ног.
Я вышла оглушенная, пытаясь удержать сердце. Хотелось плакать, упасть актерам в ноги. И все равно этого было недостаточно. Человек сгорел свечой. Истаял.